Сюжет фильма разворачивается на другой планете в государстве Арканар. Там - средневековье: грязные диковатые рабы, публичные казни, жестокое преследование редких «умников», владеющих грамотой. На такую планету попадает ученый с Земли (сотрудник Института экспериментальной истории Антон). В Арканаре он является знатным вельможей Руматой и, по легенде, сыном языческого бога. Его миссия - «бескровное воздействие» на арканарцев. Он обязан быть лишь наблюдателем. Но события разворачиваются так, что Румата не выдерживает и вступает в кровавую борьбу за «свой Арканар».
По книге Стругацких, в финале Румата возвращается на Землю. Герой Леонида Ярмольника (осторожно, спойлер!) принимает другое решение: он остается в Средневековье, в обескровленном Черным орденом Арканаре.
Предельно натуралистично показанные жизнь и смерть; ускользающая линия сюжета; крупные планы лиц и предметов средневекового быта (камера находится в украшении на лбу Руматы, мы видим происходящее глазами героя - а точнее, глазами землян, наблюдающих за ним); каждый кадр - сложная композиция со множеством деталей.
Жестокость, низость, грязь увидит в фильме Германа каждый. Сложнее разглядеть и услышать любовь, надежду и веру в человека: в музыке, в коротких и редких репликах, в поступках главного героя. Финал картины - на удивление светлый. Мы видим белый снег, покрывший жидкую грязь, и слышим звук трубы: неловко, неуверенно раб пытается вторить мелодии Руматы. Вместе с Руматой в Арканаре остается надежда на Возрождение.
Светлана Кармалита. Фото предоставлено пресс-службой «Ленфильма»
Человек, который с первой и до последней минуты находился«внутри» создания картины, вдова и соавтор Алексея Германа Светлана Кармалита рассказала «МР» о многоэтапном процессе съемок:
- На Западе проще: люди смотрят кино как кино. Мы же все время соотносим его с нашей злободневной реальностью, воспринимаем изначально с замутненной душой. Картина от начала до конца сделана так, как хотел этого Леша. Главным было ничего не нарушить, не допустить никакой отсебятины. Фильм состоит из двух частей. Первая половина будет воспринята (впрочем, надеюсь, не всеми) как замусоренная, непонятная… Кто-то начнет скучать и будет иметь для этого все основания. Мы втягиваемся в жизнь планеты, которая соответствует примерно X - XI веку на Земле. Но кроме грязи и смерти я вижу на экране множество проявлений любви: например, как Румата общается со своими рабами (я не скажу «с нежностью», конечно, это было бы слишком, но почти по-дружески). Поэтому я и утверждаю, что фильм о любви. Вторая половина фильма начинается после резкого перелома, когда высаживается Черный орден. Именно из-за высадки Черного ордена сценарий был запрещен 23 августа 1968 года, когда советские танки шли по Праге.
- Работа над фильмом возобновилась в 1999 году. Был ли этот год таким же знаковым, как 1968-й?
- Я не могу сказать, потому что уж больно знаковым был 68-й год, 21 августа. Он провел резкую черту и в жизни интеллигенции, которая поняла, что рассчитывать не на что. Вхождение нашей армии в Чехословакию - кстати, частью интеллигенции ожидаемое (в частности, моими друзьями). Мы ждали этого с марта 68 года, пугали наших друзей чехов. Но сами не хотели в это верить. Это была катастрофа, тут легко говорить о знаковости. В 80-е годы была попытка еще раз написать сценарий - уже другой. Но она оказалась неудачной, потому что непонятно было, о чем писать. Видимо, тогда фильм оказался не нужен, в связи с тем, что происходило в стране... Я не говорю, что нужно отображать все, что происходит: сегодня закрывают «Дождь», и ты немедленно вставляешь сцену в свой фильм. Просто, зачем снимать о том, о чем мы и так говорим открыто, вслух?
В 1999 году, очевидно, страна пришла к тому, что очередное воодушевление, взрыв любви - к будущему , к себе… очередной обман оказался самообманом. И все это оказалось полным идиотизмом: мы же уже один раз это проходили, сколько же можно наступать на одни и те же грабли? И тогда эта мысль тихо вошла в дом: а давай-ка писать «Трудно быть Богом».
- Опирался ли Алексей Герман на какие-то произведения искусства, литературы - конечно, кроме повести Стругацких?
- Нет. Не было таких произведений. Это я могу сказать точно, хотя я не знаю, что было у него в голове, я все время пытаюсь понять… Например, откуда появилась роза? Белая роза, которую герои передают друг другу в знак приветствия.
Аналогов не искали. И Леша всегда считал, что это очень вредно: повторять уже пройденный кем-то путь. Он был художником, который всегда шел параллельным путем. Но у него в голове звучали стихи. Поэзия действительно имела невероятное влияние - не только на то, что он делал и как он работал - это было влияние на всю его жизнь. Когда я видела, что он открывает Заболоцкого, я прятала книгу, потому что понимала, что у него начинается депрессия. Когда Леша снимал «20 дней без войны» с потрясающим оператором Валерой Федосовым, то, снимая первые сцены в поезде, Лешка стоял рядом с Валерой: не смотрел в глазок камеры, а шептал ему стихи. Поэзия, безусловно, оказывала влияние и на «Трудно быть Богом». Возможно, Бродский… он много его читал. У Леши вообще отношение к жизни было литературное.
- И фильм тоже литературный. Здесь по-иному использованы средства кинематографа?
- Да, все. Например, так называемая «восьмерка» в кино была законом. Движения камеры напоминают восьмерку: вы говорите - камера снимает вас, я говорю - меня. Леша начал снимать не самого говорящего, а реакцию на его слова. Это было нарушение первого закона, которое и привело к этой литературности.
Алексей Герман-младший. Фото: Сергей Ермохин.
Алексей Герман-младший, режиссер:
Сколько у нас осталось людей, которые готовы воспринимать сложное, тяжелое, пропускать это через себя? Кто готов погрузиться в такую манеру повествования? Наверное, их стало меньше в последние годы: многие уехали, многие умерли… Но такие зрители есть. Не только в Москве и Питере. Если кто-то думает, что за КАДом живут агрессивные дебилы – это не так.
Мы забываем, что прежде, чем мы стали пользоваться мобильными телефонами, кто-то совершил фундаментальные открытия в математике, физике. Мне кажется, значение картины сравнимо по смелости. Это вызов унылому индустриальному кино. Фильм сам по себе – маяк, он говорит о том, что так - можно.
Я вот смотрю хронику столкновений в одной близкой нам стране… Как же похоже. Не надо дистанцироваться от возможности того, что «Трудно быть Богом» придет в нашу жизнь. А когда начинают преследовать девочку-школьницу за пропаганду (хотя нет там никакой пропаганды) нетрадиционных сексуальных отношений? Это все оттуда. Это трагическая история: как многие вещи из фильма входят в нашу жизнь. Фильм – своеобразное предостережение.
Кадр из фильма «Трудно быть богом»
Стас Елисеев, редактор «Быстрого слона» на портале Слон.ру:
Фильмы Германа имеют несколько преувеличенную славу очень серьезных и поэтому занудных картин. Но в первую очередь это чрезвычайно увлекательное зрелище, про философское содержание вспоминаешь уже после просмотра. «Трудно быть Богом» тем более интересен, что Герман, работавший до сих пор со знакомой ему и зрителю реальностью, тут создает Средневековье, да еще и якобы на другой планете – чистая фантастика в том смысле, что все выдумано из головы. Оттого преувеличенный натурализм происходящего: грязь и насекомые, рванье и кривые хари, кровь и сопли – не репортаж из нужника, а босховская фантасмагория.
Мизансцена за мизансценой, деталь к детали – повествование соткано затейливым гобеленом. Мотивы, лица, декорации повторяются, но каждый раз сплетаются по-новому, и за этими узорами следишь, как в детстве - за сюжетом ковра.
История, как ни странно, крутится вокруг названия – не зря же режиссер оставил заглавие романа Стругацких: да, круто быть богом, но теряется чувство реальности, едет крыша. С точки зрения того, кто привык ходить всегда в белом, все остальные неизбежно выглядят как грязное быдло. Среди множества трактовок образа главного героя возможна и такая: Румата – высокопоставленный российский чиновник, добровольно принявший миссию по капле вливать прогресс в темный средневековый народец. И понятно, что на пути к светлой цели ему приходится использовать авторитарные методы живого божества, однако чувство всемогущества – это не только трудно для души, но, кроме того, вредно для ума и очень опасно общества. Лучше спуститься.
